Эта книга о богах в каждом мужчине – о врожденных схемах поведения и
восприятия (или архетипах), которые глубоко укоренены в психике и формируют
мужчину изнутри. Эти боги представляют собой сильные незримые
предрасположенности, влияющие на характер, работу и взаимоотношения человека.
Боги обусловливают эмоциональную открытость или замкнутость; склонность к
умственной деятельности, физической работе или эстетической чувствительности;
стремление к экстатическому слиянию с миром или его умопостижению; отношение к
времени и многое другое. Архетипы определяют различие между мужчинами,
внутреннюю сложность каждого из них. Кроме того, они в значительной степени
определяют, насколько легко или сложно данному мужчине (или мальчику)
соответствовать ожиданиям окружающих и насколько ему при этом приходится
жертвовать своим сокровенным подлинным "я".
Быть подлинным – значит обладать свободой развивать те свои черты и
потенциальные возможности, к которым чувствуешь природную склонность. Когда
человека принимают таким, какой он есть, он может быть подлинным, одновременно
сохраняя высокую самооценку. Это возможно только тогда, когда реакция значимых
для нас людей не расхолаживает, а поощряет нас к искренним и спонтанным
поступкам или когда мы поглощены делом, доставляющим нам радость. Вначале
родители, а затем культура с самого детства играют для нас роль зеркала, где мы
видим себя либо заслуживающими приятия, либо нет. Если внутренняя сущность
человека слишком расходится с ожиданиями мира, ему нередко приходится
приспосабливаться ради того, чтобы быть принятым окружающими, – и при этом может
случиться так, что он будет постоянно носить маску и играть в жизни ничего не
значащую для него роль.
Прокрустово ложе приспосабливания
Приспосабливание, которого требуют от мужчин в нашей патриархальной культуре,
подобно описанному в греческой мифологии прокрустову ложу. На это ложе укладывал
людей разбойник Прокруст, подстерегавший путников на дороге из Мегар в Афины.
Если путник оказывался короче ложа, Прокруст его вытягивал при помощи
приспособления вроде средневековой дыбы; если длиннее – просто обрезал.
Случалось, что рост некоторых путешественников в точности соответствовал
длине прокрустова ложа. Точно так же есть мужчины, чьи архетипы (или внутренние
схемы) вполне совпадают со стереотипами (или внешними ожиданиями). Успех дается
им легко и приятно. Но когда архетипические схемы мужчины в значительной мере
отличаются от того, как "должно быть", приспособление к стереотипу нередко
оказывается мучительным. На вид может казаться, что человек вполне соответствует
внешним требованиям, но на самом деле это далось ему огромной ценой – за счет
усечения каких-то важных аспектов собственной личности. А может быть, ему
пришлось "растянуть" какие-то свои черты, чтобы отвечать ожиданиям, – однако
этим чертам недостает глубины и сложности, отчего успех во внешнем мире не имеет
для человека внутренней ценности.
Каждая женщина играет ведущую роль в истории собственной жизни. Как психиатр,
я выслушала сотни личных историй и поняла, что в каждой из них есть
мифологическое измерение. Одни женщины обращаются к психиатру, когда чувствуют
себя совершенно деморализованными и "разбитыми", другие – когда постигают, что
оказались заложницами обстоятельств, которые следует проанализировать и
изменить.
В любом случае, мне кажется, что женщины просят помощи у психотерапевта ради
того, чтобы научиться быть главными героинями, ведущими действующими лицами в
истории своей жизни. Для этого им нужно принимать сознательные решения,
которые и определят их жизнь. Прежде женщины даже не сознавали, какое мощное
влияние оказывают на них культурные стереотипы; сходным образом сейчас они
обычно не сознают, какие могучие силы таятся в них самих, – силы, способные
определять их поступки и чувства. Именно этим силам, представленным в облике
древнегреческих богинь, я и посвящаю свою книгу.
Эти могучие внутренние схемы, или архетипы, объясняют основные
различия между женщинами. Одним, например, для того, чтобы ощущать себя
состоявшейся личностью, нужны моногамия, институт брака и дети – такие женщины
страдают, но терпят, если не могут достичь этой цели. Для них самое большое
значение имеют традиционные роли. Они разительно отличаются от женщин другого
типа, которые превыше всего ценят свою независимость, поскольку сосредоточены на
том, что важно лично для них. Не менее своеобразен и третий тип – женщины,
которых манят напряженность чувств и новые переживания, из-за чего они вступают
во все новые личные отношения или мечутся от одного вида творчества к другому.
Наконец, еще один тип женщин предпочитает одиночество; наибольшую значимость
имеет для них духовность. То, что для одной женщины свершение, другой может
показаться полной бессмыслицей – все определяется тем, архетип какой богини в
ней преобладает.
Чтение этой книги принесет разочарование тому, кто ожидает доступной
инструкции в искусстве любви. Автор, напротив, ставит целью убедить читателя,
что любовь не такое чувство, пережить которое может всякий, независимо от уровня
достигнутой им зрелости. Нет, все наши попытки испытать любовь обречены на
неудачу, если мы не будем стремиться постоянно развивать себя как личность, а
удовлетворение в индивидуальной любви не может быть достигнуто без способности
любить своего ближнего, без истинной человечности, отваги, веры и дисциплины. В
обществе, где эти качества редки, и настоящая любовь – исключение. Пусть каждый
спросит себя, много ли он встречал действительно любящих людей.
Однако трудность цели не должна отпугивать тех, кто хочет достичь ее и
понять, какие подводные камни надо преодолеть на этом пути. К тому же я старался
говорить на предельно доступном языке, сведя к минимуму ссылки на специальную
литературу.
Для некоторых проблем я не нашел удовлетворительного решения, т.е. не сумел
избежать повторения идей, высказанных в предыдущих моих книгах ("Бегство от
свободы", "Человек для себя", "Здоровое общество"). И все же "Искусство любить"
– вовсе не повторение известного. Здесь содержится много мыслей, выходящих за
пределы того, о чем я писал раньше. И это вполне естественно. Ведь и старые идеи
обретают все более глубокое видение и понимание, когда сосредоточиваешься на
главном вопросе. В данном случае таковым для меня был вопрос: что же такое
любовь?
Я думаю, что когда я был маленьким, я был чувствительным ребенком. Моим откликом на естественный мир была удивительная любознательность. Я любил и искал гармонии больше, чем чего бы то ни было. Но мое эмоциональное окружение редко было гармоничным. Мой отец быстро прогрессировал вниз в болезни алкоголизма, и все внимание моей матери было сосредоточено на том, чтобы спасти положение вещей, любой ценой. Я был развивающимся, чувствительным ребенком, попавшимся в ловушку между двумя воюющими взрослыми. Я пытался тысячу раз снова и снова поверить в логический и эмоционально последовательный мир. Мне нужен был способ сгладить внутри себя ужасные эмоциональные крайности и физическое насилие, продолжающееся вокруг меня. В гуще этого беспорядка я никак не мог заставить себя поверить, что я на самом дел любим, равно, как и не мог прекратить хотеть верить в это. У меня не было даже слов, чтобы объяснить самому себе, что же происходило, и так ядовитый гнев проложил себе путь в мое сердце. Часто сокрушенный печалью, чувствами утраты и брошенности, я испытывал в своей жизни не так много переживаний, которые давали мне некое чувство, что «я такой, как надо», что я имею ценность как творение, созданное Богом. Очень, очень случайно каждый раз, я спонтанно ощущал, что я «такой, как надо» перед лицом Бога. Эти случайные переживания такого характера, настолько не соответствующие тому, что происходило в последующее время в моей жизни, светили подобно сигнальным огням, удаляющимся в темную бездну последних двадцати пяти лет. Но эти ранние позитивные переживания самого себя, поистине очень личные, были по большей части забыты, и вместе с ними присущее им ощущение лелеемой надежды. Единственное другое утешение в мои ранние годы проистекало из физического контакта с моей матерью. Обычно она была физически сдержана, за исключением убаюкивания меня, чтобы я заснул после ночных кошмаров, или наказания меня шлепками. Но если я заболевал с температурой, она каждый раз брала меня вместе с собой в постель, и мы каждый раз засыпали подобно влюбленным, мое тело сворачивалось клубочком, окруженное с ног до головы чувственностью материнского тепла. Это наслаждение, настолько блаженное, насколько оно было, не отмечалось мною как сексуальное возбуждение. Так произошло, однако, в этом окутывающем тепле и заботе о моем теле через приближение его к себе, что я ощутил мощное эмоциональное послание: «Меня напитали, я защищен, и я желанный; Я любим».
Я убежден, что человек предназначен к тому, чтобы жить в мире с самим собой,
жить с чувством глубокой радости. Я убежден, что в сердце каждого человека
должны быть не похороны, а праздник жизни и любви. Пророки уныния с их "долинами
слез" для меня всегда были чем-то безжизненным. Вместе со старым добрым св.
Иринеем Лионским, жившим во II веке, я всегда верил в то, что "Слава Божия – это
человек, живущий полной жизнью". Конечно, это не беспроблемный Камелот и не
безболезненная Утопия. Неудовлетворенность, возникающая в результате тех или
иных проблем и боли, – это часть нашего мира, она обращает наше внимание на
"зону ближайшего развития" жизни, на территорию, предназначенную для освоения.
Сам я не жалею о том, что в жизни мне пришлось столкнуться с теми или иными
проблемами, перенести ту или иную боль, – и лишь по поводу моментов вялости и
апатии могу с уверенностью сказать, что жил не "полной жизнью".
Весьма печальный факт из жизни нашей человеческой семьи состоит в том, что
лишь немногие из нас осуществляют все свои возможности. Я согласен с оценкой,
даваемой специалистами, которые полагают, что в среднем человек осуществляет
только 10% отпущенных ему возможностей. Он видит только 10% красоты окружающего
его мира. Он слышит только 10% музыки и поэзии Вселенной. Он обоняет лишь одну
десятую благоуханья мироздания и вкушает лишь одну десятую радости быть живым.
Он лишь на 10% дает открыться таящимся в нем чувствам нежности, удивления и
благоговения. Его разум охватывает лишь малую часть того, что он мог бы узнать,
обдумать и понять. Его сердце испытывает лишь 10% любви, которую оно могло бы
испытывать. Он умирает, так никогда по-настоящему и не узнав, что такое жизнь и
что такое любовь. Мне кажется, что это худшее из того, что может произойти со
мной. Мне по-настоящему отвратительна мысль о том, что вы или я можем умереть,
так и не узнав, что такое настоящая жизнь и что такое настоящая любовь.
Автор книги - известный американский психотерапевт, один из наиболее ярких представителей экзистенциально-гуманистического направления, автор фундаментальных и обстоятельных трудов по групповой и экзистенциальной психотерапии. Но в этой книге Ирвин Ялом выступает в качестве опытного практика, решившего поделиться с читателями наиболее интересными историями своих пациентов. Несомненный литературный дар, искренность и мужество автора, с готовностью раскрывающего перед читателем не только секреты «профессиональной кухни», но и свои личные просчеты и слабости, превращает каждую из рассказанных в книге новелл в захватывающее чтение не только для профессионалов, но и для самого широкого читателя, - ведь проблемы, с которыми сталкиваются пациенты доктора Ялома актуальны абсолютно для всех: боль утраты, неизбежность старения и смерти, горечь отвергнутой любви, страх свободы.
